советую прочитать.
Хучи-Кучи мэн
Хучи-Кучи мэн
Ха-ха! Хучи-Кучи мэн! Спрашиваешь, кто это такой? Ха-ха-ха-ха! С чего это тебе знать? Среди приличных людей и говорить о нём стыдно — уйдут, слушать не будут. А разве ты неприличный? Ха-ха-ха!
Хучи-Кучи мэн... Хучи — это то, что у мужчин между ног болтается, а Кучи — то, за чем Хучи всю жизнь бегает! Понял? Вот тебе и Хучи-Кучи мэн.
Но это только откуда имя взялось, а вообще Хучи-Кучи — человек такой был. Как слова развратные на себя он взял, не знаю — знаю только, что слова эти ему в гордость были. Родился Хучи-Кучи человек как человек. Сначала с ним ничего не происходило. Живёт себе ребёнок, сиську сосёт. Но вдруг сосал-сосал и дососался. Всё началось, когда ему четыре года было. Как проснётся одним утром, да как начнёт тарабанить всё, что под руку ни попадётся! Погремушка на кровати лежала — оттарабанил. Бутылка на столе — оттарабанил. Кот на полу спал — оттарабанил. Чей-то пёс в дверь заглянул, понюхать, чем пахнет — оттарабанил.
Сестра тарелки мыла — хотел было оттарабанить, да мать её на руки взяла, высоко подняла — не достать. Мать хотел оттарабанить — да она быстро сестру под мышку, и убежала в Чикаго. Пополз тогда Хучи-Кучи на скотный двор, потому что ходить толком ещё не умел, да как начнёт зверей елдить! Куры орут, свиньи визжат, собаки лают, а Хучи-Кучи от одного к другому бегает, всё никак остановиться не может.
Хозяин слышит — крик по всему двору стоит, будто воры средь бела дня объявились, думает: что такое? Послал дочку посмотреть.
Вышла дочка, смотрит — одна пыль столбом, да перья повсюду летают. Сощурилась, поближе подошла. Хучи-Кучи как увидит её, да как хлопнет себя по лбу: "Что же это я всё фасолевые стебли жую, когда рядом ароматная курочка ходит?" Бросил зверей, прыгнул к хозяйской дочке, и ну скакать на ней! Та не поняла сначала, что за енот на неё забрался, потом испугалась, потому что уж больно прыткий енот оказался, а потом чувствует — хорошо ей. Утихла, только думает: "Эх, ещё бы чуть подольше попрыгал..." А Хучи-Кучи и рад стараться. И звери все успокоились. Хозяин сидит, радуется. Вот теперь порядок, думает.
Как пришло время кончать, соскочил Хучи-Кучи с хозяйской дочери и думал было обратно в люльку ползти, но она его остановила, потому что уж больно он ей угодил, и к себе взяла, как бы на воспитание. Так как мать Хучи-Кучи в Чикаго от него убежала, устрашившись, то был он официально объявлен сиротой и законно передан на поруки.
Ох, хорошо было на тех поруках Хучи-Кучи! У хозяйской-то дочки поруки были мясистые, раздольные. А сочные какие — сласть! И есть она ему давала всё бифштексы, да арбузы, да мороженое. А пил он в хозяйском доме только редкое заморское вино, а не бормотуху, как все. На таких харчах быстро вырос он, большой стал, красивый. Мало стало ему одной хозяйской дочки. В десять лет ушёл Хучи-Кучи большего искать.
Хозяйская дочь ревела-ревела, да и сдохла. Хозяин после этого виски пил-пил, и тоже сдох. А Хучи-Кучи о них и не вспомнил. Вперёд идёт, хозяйство своё почёсывает. Медовым голосом песни о себе поёт.
"Я, — поёт, — Хучи-Кучи,
Самый лучший в мире трахун!
Иди ко мне, крошка,
Я тебе засажу мой гарпун!"
Не зря поёт — к тому времени про Хучи-Кучи и его чудесные сюрпризы уже все женщины знали от Нового Орлеана до Чикаго, от Нью-Йорка до Фриско. Как только он в какой город приходит, тут же на его песню сбегаются и давай плясать! Деньгами его совращают, едой сманивают. Смотрит Хучи-Кучи на них, выбирает. Долго выбирает, разборчиво. Потом выберет — и пойдёт у той женщины веселье дома! А остальные по окнам торчат, от зависти всеми соками истекают. Надеются, что мало будет Хучи-Кучи одной, другую выбирать пойдёт. Так не раз было. Что одна женщина такому, как Хучи-Кучи? Раз шагнуть — до цели не дойти. Ложкой моря не вычерпать. Куда там одна женщина! И десяти не хватало. В иных местах всех отъелдит, и то ему мало! Тогда, по старой памяти, за коз да коров принимался.
Многие мужья хотели развратника отравить, но жён своих боялись — уж очень был приятен им Хучи-Кучи, могли и отомстить за него. И втайне его погубить было нельзя, потому что всё время при нём женщины находились, как при петухе куры. Пляшут, поют, — радуется Хучи-Кучи, глядя на них, копит силу. Столько её уже у него — не знает, куда и деть. Женщин, пятерых сразу, отъелдить может. Дом деревянный поперёк распилить может. Любую гору в дюжину ударов раздолбать может. Всё его силе подвластно. "Э, — думает, — всё подвластно, а власти-то я ещё и не знал!" Тогда повернул Хучи-Кучи на восток и пошёл прямо в Вашингтон.
Пришёл, перед Белым Домом на скамейку сел. Увидела его президентская жена в окно, думает: "Это ещё кто такой — сел так важно на самую большую скамейку, да ещё прямо перед моими окнами?" Кликнула мужа своего, послала спросить. Муж подходит, говорит:
— Очень приятно. Я президент. А вас как?
— А я Хучи-Кучи, — говорит Хучи-Кучи.
Президент, хоть и смутился, имя неприличное услышав, но жене его в точности передал. А она чуть не запрыгала от счастья, потому что давно уже прослышала о Хучи-Кучи. Мужа быстренько отослала куда подальше, поспешила сама к скамейке. Подошла, говорит:
— Не изволите ли, мой друг, в гости зайти?
— А чего дашь? — говорит Хучи-Кучи.
"Вот так да! — думает жена президентова. — Попала я впросак. Чего бы дать?" — Денег, — говорит.
— Есть уже, — отвечает лениво Хучи-Кучи, перстнями дорогими играется.
— Министром сделаю, — говорит президентша, пот утирая.
— Не-а, мне и так хорошо, — цедит сквозь зубы Хучи-Кучи, шляпу соломенную поправляет.
— Ну... Замуж за вас выйду! — говорит жена президентова, аж дрожит от нетерпения.
— Ха-ха-ха! — не выдержал Хучи-Кучи. — Подари мне лучше землю, чем выдумывать понапрасну!
"Вот так попала..." — думает жена.
— Сколько же вам надо? — говорит. — Сорок акров, пятьдесят?
Хучи-Кучи даже обиделся:
— Что ещё за акры? Давай штат мне!
— Какой же вам штат? Ведь за всеми ими следят... Разве Аляску?
— Не-а. Там холодно. Давай Гавайи.
— Так они же не наши.
— Ну, захватите.
— Хорошо, хорошо! Будут вам Гавайи! — кричит жена президентова, красная вся. За локоть уже Хучи-Кучи хватает, в Белый Дом тащить.
Тут Хучи-Кучи с удовольствием на любовь с ней согласился и две недели без передышки сверлил президентшу. Уж то-то ей хорошо было! А потом надел шляпу и уехал на Гавайи.
На Гавайях женщина жила, с которой ему давно встретиться хотелось. Знали её как Женщину, что Легко Ездит. Легко ездила она, да с рождения ни одна прогулка ей по сердцу не пришлась, ни одна лошадь не угодила. А в таком случае, понятное дело, конец наступал той лошади. Таким образом много мужчин погибло, и быков, и обезьян, и собак, и ветвей древесных срублено было.
Пришёл к ней Хучи-Кучи, говорит:
— Я Хучи-Кучи. Садись.
— Смерти хочешь? — говорит Женщина, что Легко Ездит.
— Садись, садись, — говорит Хучи-Кучи, и хозяйство своё поглаживает.
Подошла женщина, огромным тесаком играя. Села, покачалась недоверчиво, да как поедет! Скачет, скачет, всё никак остановиться не может! О ноже забыла, саму себя забыла — кричит! То-то ей хорошо! А как надоело Хучи-Кучи лошадью быть, развернул он женщину, да как начнёт её сзади елдить! С рождения никто к ней не смел так подойти, и уж больно ей с первого раза понравилось! Кричит так, что в Китае слышно! Так тарабанил её Хучи-Кучи целых пятнадцать дней, пока наконец не взмолилась она:
— Отпусти, — говорит, — уж так мне хорошо, что если хоть чуть-чуть лучше станет — умру... Ладно, отпустил её Хучи-Кучи. Шляпу надел и ушёл.
С тех пор Женщина, что Легко Ездит, так на том месте и лежит. О езде и не думает. Всё отдышаться не может. А Хучи-Кучи пошёл дальше дело своё продолжать. Океан переплыл. Чужие страны обходить стал. И сейчас, наверное, ходит — а куда он денется? Много уже лет ему, а всё такой же молодой. Почему? Да потому что женщинам лучше Хучи-Кучи радости нет. Как же они его отпустят?